Итак, произошло то, что рано или поздно происходит с каждым человеком, и неважно, король ты или нищий со Двора Чудес. Умер Яков I, король Англии, Ирландии и Шотландии. Как известно, человек всего лишь песчинка в дюнах жизни. Яков канул в историю со всеми своими достоинствами и недостатками. Но смерть английского монарха заставила встрепенуться все мировые державы, которые затаили дыхание в ожидании первых шагов по аллее мировой политики его приемника. 

Присутствие герцога Ришелье в такой ранний час в Лувре никого не удивляло. Все давно привыкли, что первый министр Франции при необходимости мог быть здесь в любое время суток. А события предстоящего дня просто обязывали Ришелье находиться при Людовике, чтобы, как всегда, помочь своему монарху отделить зерна от плевел, а в стаде обнаружить волка, прикрывающегося овечьей шкурой.

Предстоящий день обещал запомниться французам пышной церемонией в Соборе Парижской Богоматери, где должен быть освещен брак Генриетты-Марии Французской и английского короля Карла I Стюарта. От лица Карла по доверенности на французской принцессе женился фаворит английского монарха - герцог Бекингем^*. Эта персона за несколько недель пребывания в Париже успела привлечь на себя внимание и вызвать раздражение многих, в том числе и Людовика. Красный герцог не мог не заметить этого. Грешно не воспользоваться антипатией короля к английскому дворянину, который, кроме всего прочего, был близок к особе Стюарта. При передаче верительных грамот Вильерс  пожирал глазами французскую королеву. Подобное пристальное внимание может закончиться интригами, которые, в свою очередь, могли привести к конфликту между двумя державами и прочее, и прочее, и прочее. Зачем же доводить все до такого конца, когда можно обрубить все одним ударом.

- Доброе утро, Ваше Величество. Мы, Ваши верные поданные, берем пример со своего короля. – Поклонился министр Людовику, отвечая монарху на вопрос о раннем визите. – Сегодня важное событие не только …

Тихий голос кардинала утонул в вихре эмоций, который ворвался в покои французского короля вместе с женщиной, ярость которой, казалось, была безгранична. Ришелье говорил лишь тогда, когда его слушали, не повышая голоса. Все сказанное им должно запомниться, упасть на благодатную почву и дать ростки. Поэтому кардинал умолк, позволяя выплеснуть королеве все свое недовольство. Пусть Людовик попробует сам разрешить создавшуюся ситуацию, ну а там и его первый министр, как всегда, придет к нему на помощь. Политика – это не только сражения и победы, но и правильно выбранное платье королевы Франции.

^*Исторический персонаж, женившийся по доверенности (герцог де Шеврез), изменен на Джоржа Вильерса волей авторов.

У Его преосвященства имелось одно примечательное свойство. Не говоря ни слова, не выдавая свои истинные чувства жестом или улыбкой, он умел заставить королеву чувствовать себя лишней подле своего супруга. На Людовика можно было попытаться повлиять, можно было постараться его уговорить, не всегда же он был нечувствителен к огненным очам своей испанской супруги. Но не тогда, когда за его плечом появлялась высокая фигура в алой мантии. В присутствии своего первого министра Людовик Справедливый, как любил себя называть сын Генриха IV, превращался в ледяную статую, упиваясь собственным величием. Словно, прояви он хотя бы каплю человечности и доброты, драгоценности поблекнут на его наряде.
Словом, когда в покоях короля Франции прибавилось пурпура, Анна уже предвидела поражение, но королева была не из тех женщин, что отступают при первых громовых раскатах. Выслушав супруга, она улыбнулась ему и его незаменимому министру и советчику, мужу с сомнением, герцогу де Ришелье весьма холодно.

- В самом деле, сир? Зеленый меня бледнит? Удивительно, как за одно утро поменялись свойства цветов, ведь еще недавно, кажется, на охоте, вы находили, что зеленый мне к лицу. Но, может быть, мне переменить наряд на алый? Хотя, боюсь, в  таком случае вокруг вас будет слишком много пурпура. Красный цвет должен оттенять достоинства короля, а не затмевать Его величество, не так ли Ваше преосвященство?
Маленькая злая шпилька, но увы, ничего иного не было в арсенале королевы Анны. Не было влиятельных друзей, не было сына, который бы укрепил ее положение. Не было даже привязанности мужа. Его «любовь моя» и поцелуй руки были всего лишь маской, маской для тирана, подобно той, что наложил на его лицо Ла Шене.

- Я не посмею сир, обременить вашего первого министра необходимостью объяснять всем мое отсутствие, да и странно было бы, если бы Его преосвященство знал о моих недугах и распространялся о них. Как ни за что не пропущу свадьбу вашей сестры. Дай бог, семейная жизнь принцессы Генриетты будет счастливой, и английская корона не превратится для нее в мученический венец!
Как легко королеве быть несчастной в замужестве, и как трудно быть счастливой. Но пусть хотя бы эти дни запомнятся для Генриетты, как дни радости и всеобщего почета. Сегодня все взгляды будут направлены на нее. На нее, и на того, кто поведет невесту к алтарю в соборе Парижской Богоматери. На герцога Бекингема.

Это было то редкое утро, когда капитан королевских мушкетеров господин де Тревиль отправлялся с отчетом к королю с гордо поднятой головой и не погруженный в раздумья о том, какие он мог привести оправдания очередным промахам своих мушкетеров. Нет, дело было даже не в излишней строгости Его Величества к личной роте, а в том, что часто господин Великий Случай приводил в покои короля господина кардинала как раз в тот самый момент, когда капитан де Тревиль готовился похвалиться подвигами мушкетеров в потасовке с гвардейцами Его Высокопреосвященства. Глубочайшие сожаления капитана и образец монаршей справедливости в словах короля всякий раз той сладкой пилюлей, которая предлагалась господину кардиналу после издевательской пытки в виде подробнейшего разбора неудач, постигших его гвардейцев в стычке с королевскими мушкетерами.

- К Его Величеству, - доложил о себе де Тревиль бездумно скучавшему у монарших покоев швейцарцу, хотя тот и без доклада прекрасно знал зачем и к кому явился капитан мушкетеров.

Оправив голубой с серебряным крестом плащ, де Тревиль глухо кашлянул в кулак, привлекая к себе внимание церемонейместера, но тот застыл у дверей, прислушиваясь к голосам, доносившимся из королевских покоев, и казалось не замечал вошедшего в приемную мушкетера.

- К Его Величеству, - чуть громче повторил де Тревиль, еще раз кашлянув в кулак.

Реакция не последовала и на этот раз, что свидетельствовало скорее о том, насколько интригующим было происходящее за дверьми, нежели о пренебрежении господином церемонейместером своими обязанностями.

- К Его Величеству, тысяча чертей! - рявкнул де Тревиль, - С докладом!

Это гневное восклицание, по-видимому, было услышано изнутри, так как створки дверей дрогнули и в узком проеме между ними появилась удивленная физиономия Ля Шене. Вопросительно вздернув редкие брови над тонкой переносицей длинного носа, камердинер Его Величества одним лишь выразительным движением губ и глаз призвал горячего гасконского дворянина к порядку.

- К Его Величеству, - снова кашлянув в перчатку, повторил де Тревиль, поправив тон до подобающего ситуации почтения, - С докладом.

Двери вновь задрожали, захлопнулись и замерли, как и вытянувшиеся во фрунт швейцарцы, чей мирный отдых во время ожидания смены караула был так некстати прерван грубой выходкой капитана королевских мушкетеров. Церемониймейстер, едва не попавшийся на неприглядном занятии наушничанья у дверей в королевские покои, теперь краснел и пыхтел в кулак, переминаясь с ноги на ногу в дверей в ожидании распоряжения от Его Величества.

Ля Шене появился в дверях так скоро, что можно было не сомневаться, выкрик де Тревиля был услышан не только в приемной Его Величества, но и в покоях. Встретив приглашающий взгляд камердинера, капитан королевских мушкетеров молодцевато подтянулся, поправил щегольскую шляпу, подкрутил ус и, звеня шпорами и длинной шпагой, ударявшейся о высокие ботфорты, решительным шагом вошел в королевские покои.

- С докладом к Вашему Величеству, - представил он цель визита и отвесил низкий поклон перед Людовиком, трижды подметя пол перед собой, не жалея при этом великолепный белый плюмаж.

Он выпрямился перед королем и отвесил такой же почтительный поклон перед королевой, и только после того, склонил голову перед кардиналом, памятуя, что и отцам церкви полагалось выражение почтения, даже если они и являлись нелюбимыми в народе и дворянстве министрами. Что-то такое было в атмосфере королевских покоев, похожее на свежий ветерок, какой обычно дует после недавней грозы. Взгляды, которыми обменивались король и королева, досказывали то, о чем уже молчало выражение лица Ришелье, всем видом являвшего собой Дух Примирения и Милосердия. Не желая забегать вперед с выводами, де Тревиль ограничился лишь тем, что обменялся быстрым взглядом с королем, прежде чем добавить к своему приветствию короткий отчет.

- Сир, рота королевских мушкетеров и рота гвардейцев господина Дэзессара готовы к выступлению. Караулы отправлены в собор. Вдоль следования кортежа расставлены посты конных мушкетеров и гвардейцев. Какие будут приказания, Ваше Величество?

Отредактировано Жан-Арман де Тревиль (2016-02-06 22:29:24)

У каждого семейного скандала наступает момент, когда он становится бессмысленным. Если ты выиграла в этой маленькой войне, стоит удалиться с гордо поднятой головой, если проиграла, тем более. Этот момент для Анны Австрийской наступил, когда в покои короля вошел де Тревиль. Как бы ни была обижена королева, каким бы тяжким ей ни казалось нанесенное оскорбление, супруга Людовика XIII ни на мгновение не забывала о том, что королевский престиж вещь весьма хрупкая. Поэтому капитану королевских мушкетеров досталась ласковая улыбка и не менее ласковый взгляд.
- Капитан де Тревиль! Я столько слышу от Его величества хвалебных слов в адрес господ мушкетеров, что и сама полюбила их всем сердцем. Передайте своим храбрецам, что каждого, кто предан королю, королева поминает в своих молитвах.

Поклонившись супругу, любезно кивнув на прощание де Тревилю и холодно герцогу де Ришелье, королева поспешила к себе. Времени было не так уж много, но достаточно для того, что задумала королева Франции.
Значит, бежевый атлас, сир? Хорошо, пусть так, но знаете, платье это еще не все. Есть воротники, манжеты, накидки, есть кружева и ленты. Есть драгоценности, те, которые достались ей, как жене короля и те, что она привезла с собой из Испании. Кажется, где-то у нее была дивной, почти варварской роскоши парюра из изумрудов, сапфиров и жемчуга. Такое количество камней требовало простого, даже скромного платья, иначе превращало их обладательницу в статую из золота и самоцветов. Ну что же, оно у нас есть, волей короля.

Но главное, у Анны было теперь нечто большее, хотя вряд ли она отдавала себе в этом отчет. Блистать перед красивым англичанином куда удобнее, если ты зла на мужа. Поступок Людовика стал для нее своего рода индульгенцией. Между королевой Францией и герцогом Бекингемом не может быть ничего, кроме взглядов, но зато, благодаря деспотизму супруга, сегодня эти взгляды не вызовут смущения и стыда в душе испанки.

Отредактировано Anne d'Autriche (2016-02-08 22:20:32)

Не удержавшись от насмешливой ухмылки, де Тревиль наклонил голову набок. Правой рукой он подкрутил ус, прикрывая с заметным опозданием гулявшую на губах усмешку, а левой молодцевато похлопывал по гарде шпаги. О да, кстати, а где же господа гвардейцы - вопрошали глаза гасконца едва ли не дуэтом с вежливым вопросом его величества. Щедрость же короля вызвала немедленный отклик в груди верного мушкетера. Ба, какие там десять экю, да его ребята готовы на месте уложить с десяток гвардейцев по первому же слову, нет, взгляду короля за одну только фразу: "Мои верные мушкетеры" Будь господин де Тревиль на двадцать лет моложе, именно эти слова он выкрикнул бы, да так громко, чтобы караулившие внизу ворот Лувра мушкетеры услышав его хором повторили бы сокровенное: "За короля!" Но, капитану было за сорок и большую половину этого славного срока жизни он провел при дворе, наматывая на ус не только военную выучку и политические стратегии, но и житейскую мудрость. "Десять экю - это вам не мелочь с кабацкого стола, дети мои," оправдывал свою сдержанность де Тревиль, отвешивая глубокий поклон перед королем.

- Ваше Величество можете считать все надежды оправданными еще до того, как я выйду из этого кабинета. Ваши мушкетеры готовы не только ехать в эскорте и стоять в почетном карауле. Если вашему величеству будет только угодно, рота королевских мушкетеров хоть сегодня готова в бой. Была бы война.

Не сказал ли он лишнего? Де Тревиль склонил голову и искоса посмотрел в лицо короля, а затем и королевы. Взгляд глаз Анны Австрийской, обращенный в его сторону, был настолько ласков, что можно было усомниться в том, что всего минуту назад эти же глаза могли метать молнии обиды. Но не ошибся же он, уловив в атмосфере королевских покоев едва улегшийся вихрь недавней грозы?
Королева вышла первой, прежде оставив милостивые слова де Тревилю в адрес его славных храбрецов. Гасконец тут же отвесил почтительный и еще более пылкий поклон ей вслед, от имени своих мушкетеров и от себя лично.

Кажется его высокопреосвященство что-то изволил сказать после королевской похвалы, справедливо отданной его мушкетерам? В уголках губ де Тревиля мелькнула усмешка, а в ореховых глазах блеснул огонек, который господин кардинал непременно отметил бы на собственный счет, если бы снизошел до того, чтобы одарить мушкетера своим взглядом. Да, быть может в бою с испанцами все французы были едины - будь они в голубых мушкетерских плащах или красных гвардейских. Глаза де Тревиля уже полыхали огнем, когда он мысленно одернул себя, чтобы не дай бог не дерзнуть на нечто большее чем испепеляющий взор в адрес пурпурной мантии.

- Ваше Величество, ваши мушкетеры и гвардейцы роты господина Дэзессара готовы хоть сегодня ринуться в бой во славу вашего царствования. Насколько мне известно, единственным препятствием для этого является лишь отсутствие возможности - мы ни с кем не воюем. Пока, - о, вот если бы сейчас господин кардинал изволил обернуться и встретить взгляд капитана мушкетеров, - А пока в ожидании этой возможности мои мушкетеры готовы исполнять свой долг, выполняя приказы вашего величества.

Капитан королевских мушкетеров отвесил глубокий поклон перед королем, показывая готовность немедленно приступить к исполнению приказа. Щелк! Каблуки его ботфорт удирились друг о друга, вызвав мелодичный, но нестерпимо громкий перезвон шпор. Лихой кавалерийской походкой де Тревиль прошел к дверям и, не дойдя трех шагов, развернулся, чтобы отвесить последний полагающийся по этикету поклон и выйти, как и подобало, пятясь спиной к дверям.