Лилии и шпаги

Лилии и Шпаги

Объявление

На небосклоне Франции кто-то видит зарю новой эпохи, а кто-то прозревает пожар новой войны. Безгранична власть первого министра, Людовик XIII забавляется судьбами людей, как куклами, а в Лувре зреют заговоры, и нет им числа. И никто еще не знает имен тех, чья доблесть спасет честь королевы, чьи шпаги повергнут в трепет Ла-Рошель. Чьи сердца навсегда свяжет прочная нить истиной дружбы, которую не дано порвать времени, политике и предательству, и чьи души навеки соединит любовь.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Лилии и Шпаги » 1625 год - Преданность и предательство » Все кошки ночью серы


Все кошки ночью серы

Сообщений 1 страница 15 из 15

1

http://forumupload.ru/uploads/0017/33/5d/2/t153453.png
http://forumupload.ru/uploads/0017/33/5d/2/t285347.gif
ВСЕ КОШКИ НОЧЬЮ СЕРЫ
кардинал де Ла Валетт, Мари де Шеврез
Франция, предместье Амьена, дом священника; ночь с 12 на 13 мая 1625 года
http://forumupload.ru/uploads/0017/33/5d/2/t979736.png
Судьба - дама капризная.
Она играет людьми, иной раз сталкивая тех, кто, возможно, даже и не задумывался о встрече.

2

Закатные тени тянулись вслед двум всадникам, во весь опор скачущим по дороге на Амьен. Густели сумерки, в воздухе разливалась особенная свежесть, предвещающая дождь ближе к утру. Госпожа де Шевез в досаде кусала губу, то и дело привставая на стременах. По всему получалось, что эту ночь, которую она намеревалась провести в Амьене с графом Холландом, она проведет в лучшем случае в каком-нибудь постоялом дворе. Обидно! А во всем виновата обычная женская лень, Мари Эйме после торжеств, посвященных бракосочетанию принцессы и английского короля (которого так удачно заместил Бекингем, дай бог, чтобы это у него вошло в привычку, замещать королей рядом с королевами) она до полудня пронежилась в постели, переоценив свою выносливость и выносливость лошадей. И бог бы с ним, с любовником, но не хотелось подводить великолепного партнера по интригам воистину вселенского размаха. Одной Франции для герцогини де Шеврез было маловато, так она с нежностью голодной кошки, присмотревшей пухленькую мышку, поглядывала на Испанию и на Англию.  И даже понемногу втягивала в свои игры дражайшую и любимейшую подругу, королеву Анну. Словом, досадно, весьма досадно.

Лошадь слуги сбилась с бега и захромала, жалобно потряхивая головой, и герцогине пришлось придержать свою.
- Что там у тебя, Жан?
Герцогиня подъехала к слуге, сняла мужскую шляпу, вытерла перчаткой лоб, вспотевший от долгой скачки. Под мужским костюмом уже ныло тело, но Мари держалась бодро, куда бодрее, чем можно было ожидать от женщины ее положения в обществе.
Слуга был доверенным лицом, молчаливым и неподкупным, выполнявшим самые щекотливые поручения госпожи. Ему случалось быть и гонцом, и камеристкой, и убийцей. Тайная жизнь герцогини была так же насыщена событиями, как и явная.
- Сбилась подкова, мадам. Надо бы остановиться где-то на ночь, все равно ворота в город уже закрыли. Лошади устали, да и вы тоже. А утром на кузницу.

Ворота уже были закрыты, это верно. Хотя любые ворота при случае можно открыть ключом из золотых монет, представать перед  графом Холландом в пропыленном мужском костюме Мари не желала. Усталость, знаете, не красит даму, как и день дороги. Завтра. Завтра утром она, свежая и отдохнувшая предстанет перед ним, отдаст письма королевы, зашитые в подкладку камзола герцогини. Ничего особенного, нежный сестринский привет испанскому королю, которому совсем не обязательно проходить через руки шпионов кардинала*. Да, не самый короткий путь, отправлять письма в Испанию через Англию, но весьма надежный, к тому же для интриганки Мари Эйме в этом было что-то пикантное. Как передавать любовнику письма через лучшего друга ни о чем не подозревающего супруга.
А сейчас надо подумать, где заночевать.

Предместье уже потушило огни. Окна были закрыты ставнями, двери заперты на засовы, собаки спущены. Если днем добрые французы были готовы проявить гостеприимство (при условии, что им за него заплатят), то к ночи эта готовность существенно слабела. Только рядом с часовней, черневшей на ночном небе своей остроконечной крышей, призывно мерцал огонек.
- Смотри, Жан, мне кажется, там домик священника. Будем надеяться, что он не забыл заповеди: стучащим, да откроется.
Герцогиня де Шеврез тронула поводья, мечтая только о постели, пусть не самой мягкой, все остальное пусть катится к черту, и любовь, и политика.

Домик оказался небольшим, но ладным, добрые прихожане, видимо, не скупились на пожертвования. В конюшне Шеврез заметила пар весьма недурных лошадей, наверное, оставил кто-то из проезжающих дворян, пересев на свежих.
Жан постучался в двери.
- Добрый отче, пустите переночевать двух путников? Мой господин просит вас о гостеприимстве. Мы щедро заплатим вам за беспокойство, постель и сено для наших лошадей!
В доказательство своих слов слуга потряс кошельком. Многообещающе зазвенели монеты.

*согласованно с Anne d'Autriche

Отредактировано Мари де Роган де Шеврез (2016-02-23 14:39:41)

3

- Монсеньор, в этой Богом забытой деревушке нет гостиницы, а лишь грязные крестьянские домишки, хозяева которых, в любом случае, не отличаются гостеприимством. – В голосе и движениях всадника, быстрой рысью приближающегося ко второму верховому, который терпеливо поджидал его, чувствовалось беспокойство и нетерпение. – Но, чтобы продолжать путь, нет и речи. Мы с самого рассвета в седле, как будто за нами гонится сам сатана. Отдых нужен лошадям…да и нам, монсеньор.– Заключил всадник, поравнявшись, наконец, со своим собеседником и натянув поводья.
- Черт тебя побери, Оливье, - несмотря на серьезность слов, в голосе второго всадника слышались нотки озорства, а на лице играла улыбка. – Сколько раз я говорил тебе не называть меня монсеньором, когда на мне нет кардинальской сутаны. Да и поминать сатану в присутствии духовного лица, раз ты вспомнил о моем сане, совсем уж наглость.

Всадник, к которому его собеседник обращался, называя его монсеньором, на духовное лицо походил меньше всего. Дорожный костюм, прекрасно сидевший на нем, выгодно подчеркивал прекрасное телосложение, выдававшее, что человек привычен к верховой езде.
- Неужели ты так и не понял до сих пор, Оливье, что гостеприимство, как и многое в этом мире, покупается и любит звон монет? И, право, я всегда полагал, что ты больше приспособлен к тяготам дорожной жизни, но, видимо, ошибался, поскольку ты уже изрядно надоел мне своими жалобами. – Все с той же улыбкой на лице сказал Ла Валетт, так как это был именно он, вынимая из кобуры пистолет. – Ну-ну-ну, успокойся.  – Ухмыльнулся младший сын герцога д’Эпернона, заметив испуг на лице своего слуги. – Лучше напрягись и вспомни, какой из домов более пригоден для ночлега.
- Дом местного священника. – Выдавил из себя слуга, но заметив, что кардинал, поправив кобуру, снова убрал в нее пистолет, продолжал более уверенно. – Вон тот  дом рядом с часовней, стоящий несколько поодаль от других. – Оливье указал рукой направление, куда стоило взглянуть его спутнику.

Не ожидая дальнейших объяснений, Ла Валетт пришпорил коня. Что не говори, но Ногаре тоже устал, и его тело требовало отдыха. Священник с удовольствием предоставил путникам  и дом, и ужин, и постель, поскольку сам вынужден был отправиться в другую деревню, куда его призвали к умирающему.
Оливье, даже не притронувшись к еде, растянулся на скамье и тут же заснул, что доказывало правдивость слов слуги о том, что он сильно устал. Ла Валетт же испытывал, прежде всего, голод, а потом уже потребность в отдыхе, но насытившись скромным, однако весьма сытным ужином деревенского священника, кардинал понял, что усталость, которую приглушало чувство голода, была на самом деле не меньше последнего.
Спальня священника тускло освещалась лампой. Луи, даже не снимая сапог, бросился на кровать. Он действительно весь день провел в седле, следуя в Кале по поручению Ришелье. Первый министр Франции хотел, чтобы все приготовления к отъезду сестры Людовика Тринадцатого были завершены к сроку. А нужные ему люди успешно посажены на корабль, отплывающий в Англию. За всем этим и должен был проследить Ла Валетт и напомнить доверенным лицам распоряжения Красного герцога.

Сон Ногаре был прерван громким стуком в дверь. Причем в передней комнате, где спал Оливье, не было слышно ни единого движения - слуга спал беспробудным сном. Не надеясь на последнего, Луи поднялся с постели и, чертыхнувшись про себя, пошел узнать, какого черта и кому здесь нужно.
- На конюшне найдете все необходимое для лошадей, - проговорил Ла Валетт, не обременяя себя уточнениями, относительно того, что за кюре его приняли ошибочно. – Если же Ваш господин согласен довольствоваться остатками ужина и половиной комнаты, то располагайтесь, господа. – Не беспокоясь более о людях, нарушивших его сон, Луи снова рухнул на постель. – И будьте добры не шуметь. Я чертовски устал и надеюсь хорошенько выспаться.

Отредактировано Louis de La Valette (2016-02-23 20:52:18)

4

- Я позабочусь о лошадях, и лягу спать в конюшне.
Осмотревшись, Жан решил, что так будет лучше. В доме священника его госпоже ничего не угрожает, а тут он сможет спать вполглаза и наблюдать за всем, что происходит в округе. Герцогиня, подумав, кивнула. Пусть будет так. Она так устала, что, казалось, уснет, как только ее голова коснется подушки. Хотя, конечно, любопытно будет взглянуть на этого священника, который «чертовски устал», судя по голосу, тот довольно молод. С этими мыслями Мари Эйме бесшумно прошла мимо слуги, который крепко спал на скамье, и вошла в большую комнату, служившую и рабочим кабинетом, и спальней, и обеденной залой.

На столе, среди остатков ужина, лежали исписанные  листы бумаги. Герцогиня, любопытная, как кошка, притянула к себе один, рассеяно жуя кусок хлеба с ветчиной. Судя по всему, священник набрасывал тезисы для воскресной проповеди. Добрый отче был не лишен красноречия, хотя, некоторые его мысли герцогиня тут же запила вином, так они были колючи. Мысли эти касались греховной природы женщины, которая есть причина падения рода человеческого, и так далее, и тому подобное. На бедный женский пол возлагалась вина за все войны, все преступления от начала времен, и Шеврез сначала почувствовала даже некоторую гордость за сестер по Еве, а потом обиделась за женский род, ибо мужской в этой проповеди выступал в белом и непорочном. Герцогиня фыркнула, бросив злой взгляд в альков, отделенный от остальной части комнаты небольшой ширмой. Там в полумраке белел ворох простынь, а между них отчетливо угадывалось мужское тело.

- Значит, женщины виноваты во всем? Ну хорошо, добрый отче! Будь по-вашему!
Мари Эйме сладко потянулась, лукаво сверкая глазами. Не настолько уж она и устала. Аккуратно сняла камзол с письмами королевы, зашитыми в подкладке, немного помучившись, стянула сапоги для верховой езды, сшитые специально для ее ног из самой мягкой кожи. Остальные части туалета нашли свой приют на табурете, на полу и даже на столе. Благо, мужской костюм не требовал столько хитрости и ловкости, сколь женский, за что и был любим сиятельной интриганкой.
Чуть поежившись, Мари Эйме, обнаженная, как та самая Ева, на цыпочках подошла к постели, в которой крепко спал священник, отвернувшись к стене. Задув единственную свечу, осторожно забралась под теплое одеяло, посмеиваясь про себя. Святую душу следовало наказать за пренебрежение женщинами, да и, к тому же, это была единственная постель в этом доме, а спать на полу она не привыкла!

5

Постель деревенского священника не отличалась удобством. Она не могла похвастаться тончайшими простынями или ароматом лаванды от подушек. Но когда тело утомлено верховой ездой большей частью по проселочным дорогам и помнит только скрип седла за последние несколько часов, то даже такая постель выглядит весьма заманчиво.
Впустив  двух путников, так бесцеремонно прервавших его сон и предупредив, чтобы они имели совесть и вели себя тихо, Луи, едва коснувшись головой подушки, оказался в царстве Морфея. Сны младшего сына герцога д’Эпернона никогда не были тяжелыми, кошмары не мучили его. Возможно, все дело было в том, что в свое время Ногаре научился сам себе отпускать грехи. Это оказалось весьма удобно - что уж отнимать у кого-то время, рассказывая о том, что не заслуживало особого внимания. А раз грехи не обременяют душу, то и сны легкие. Причем, чем больше кардинал чувствовал усталость, тем интереснее они были.

Луи шевельнулся и ощутил рядом с собой под одеялом тепло человеческого тела. Право, его сны всегда отличались реалистичностью, но в эту ночь они превзошли сами себя. Мужская рука, реагируя на это тепло и повинуясь древнему, как мир, инстинкту, уверенно скользнула по бархатной коже. Ла Валетт проснулся. В комнате было совсем темно, только бледная луна, царившая на ночном небе, посылала в маленькое окно свой скудный тусклый луч. Но даже в темноте кардинал, приподнявшись на локте, безошибочно различил очертания женского тела, которые не могло полностью скрыть даже одеяло. Лица женщины отчетливо он разглядеть не мог, лишь глаза, манящие и горящие от ожидания. Только вот ожидания чего? Что мужчина, сбитый с толку от подобной вольности, кинется бежать из дома? Нет, сударыня. На этот раз Вам не повезло, Вы ошиблись в своих расчетах. Или, наоборот, повезло. Это как посмотреть. Темнота скрыла улыбку, заигравшую на губах кардинала. Должно быть, неплохо живется деревенскому священнику, если каждую ночь в его постель заглядывают подобные нимфы.

- Право, сударыня, я сегодня молил Бога нашего о ниспослании мне силы телесного становления, чтобы с новыми силами чудом Небесного прикосновения я в мир нес благо Господнее. Но даже и предположить не мог, чтобы это благо само снизошло на меня.
Луи еще раз попытался вглядеться в очертания лица незнакомки, но темнота в комнате делилась только общими очертаниями фигуры, ревниво скрывая мелочи. Однако для младшего сына герцога д’Эпернона это уже не имело значения. Близость женского тела, тепло, исходившее от него, уже будоражило сознание мужчины, заставляло сердце учащенно биться, кровь бурлить в венах, а дыхание прерываться.
- Сударыня, я не могу обещать Вам проповедь, дабы уже поздно. Но, как известно, проповедь согревает и спасает душу. Сейчас же мы можем согреть Ваше тело, хоть оно и является темницей этой самой души. Но, в то же время, оно так прекрасно, что оставить его без внимания было бы высшей степенью несправедливости. А я не могу позволить себе допустить несправедливость.

Отредактировано Louis de La Valette (2016-02-27 21:18:38)

6

Право же, среди тех, кто посвятил себя служению Господу, встречались такие мужчины, что даже жаль было отдавать их в единоличное владение Царю небесному. Этот сельский священник изъяснялся с галантным изяществом придворного, а ладони мадам де Шеврез осязали молодое тело, не изнуренное постами и умерщвлением плоти. Словом, добрый отче оказался загадкой, приятной, искушающей загадкой, которую Мари Эйме принялась изучать со всевозрастающим интересом.

- Не надо проповедей, добрый мой отче,- бархатный, соблазнительный шепот коснулся губ сельского священника. Право же, уже сейчас герцогиня могла сказать, что его прихожанкам очень повезло. Может быть, стоит искать спасения души не в Париже, у светских аббатов, проповедующих по салонам, а здесь, вдали от столицы, где природа чиста и невинна, а люди так далеки от греха, что предаются ему с великолепной готовностью?
- Исполним вторую заповедь, и этого будет достаточно, чтобы спасти и мою душу, и вашу.

В следующие несколько упоительно-долгих минут, или часов, ибо у наслаждения свои расчеты, герцогиня окончательно уверилась в одном. Все же не права она, отдавая англичанину предпочтение перед своими соотечественниками – французами. Холланд был хорош, а еще умен и искренне в нее влюблен, что Мари Эйме умела ценить. Но вот здесь и сейчас, в ночной темноте, он определенно проигрывал сельскому священнику,  таким пылом и опытом творящим дела милосердия. Серебристый луч луны высвечивал то крепкое мужское плечо, то абрис женской груди, движения и паузы чувственного танца, исполняемого под аккомпанемент вздохов, стонов и шепота.

В окно всю ночь заглядывал куст смородины, но был разочарован. К тому времени, как темнота отступила перед рассветом, любовники задремали, утомившись, и все, что он смог разглядеть, как волосы мужчины и женщины смешались на одной подушке, а под одеялом угадывалось переплетение тел. Много для домыслов, но очень мало для любопытства!

7

Ночь завораживает тайнами. Она способна, накрыв своим черным бархатным плащом, прикрыть те мрачные и суровые картины жизни, которые днем, в солнечном свете выставляются во всей своей непривлекательной, а порой и отталкивающей наготе.
Младший сын герцога д’Эпернона нередко пользовался услугами черноокой ночи. Она, как его верный сообщник, помогала кардиналу в его делах во имя Красного герцога, а, следовательно, во имя Франции, поскольку Ришелье научил своего друга отождествлять эти два понятия и видеть каждое из них неотделимо одно от другого. Но Луи под покровом ночи вершил дела и ради удовлетворения своих собственных желаний. А эти желания нередко несли на себе отпечаток греха. И Ла Валетт грешил, грешил, грешил…

Стены небольшого дома деревенского священника были опалены огнем страсти.  Страсти греховной, но от этого еще более упоительной. Ногаре наслаждался ароматом и нежностью кожи его ночной незнакомки, каждым изгибом ее тела. Он дарил нежность молодой женщине, пылко осыпал ее ласками, но и взамен требовал не меньше. Поцелуи становились все более обжигающими, а прикосновения требовательными. Снова и снова. До тех пор, пока сплетение человеческих тел не слились в древнем, как мир, танце. И этот танец закружил двух незнакомых друг другу людей, которых насмешница Судьба столкнула в эту ночь в домике священника.

Когда Луи проснулся, в комнате царил сумрак, пришедший на смену ночной тьмы. Приятная истома и легкая слабость в каждом мускуле на теле напоминала о ночном «приключении». Ла Валетт улыбнулся и приподнялся на локте. Еще одно маленькое приключение будет греть ему душу на склоне лет. Сейчас же он просто уедет. Не прощаясь, не раскрывая себя. Пусть приятные мгновения будут не лишены и таинственности. Однако удержаться от соблазна и не взглянуть на свою ночную незнакомку Ногаре не мог. Ночь отступала, а вместе с ней и темнота, не позволяющая разглядеть лица женщины. Луи осторожно, чтобы не разбудить ночную нимфу, убрал прядь волос с ее лица.
Вот уже целую минуту Ла Валетт вглядывался в прекрасные черты лица своей ночной подруги и не мог поверить своим глазам. Он знал эту женщину. Яркую и блистательную интриганку при Дворе французского короля. Мари де Шеврез. Право, когда Судьба решает поглумиться над людьми, она посылает им вот такие встречи. Но, черт возьми, как же прекрасна была эта женщина. Сейчас для Ла Валетта настал такой момент, когда приходилось жертвовать своими интересами ради интересов Ришелье…вернее, ради интересов Франции. Сейчас нужно было пересилить себя и, забыв, что он мужчина, вспомнить, что он друг и поверенный первого министра. Луи осторожно, чтобы не разбудить герцогиню, покинул постель, простыни которой все еще хранили тепло их тел. Вещи молодой женщины были раскиданы повсюду. Ногаре усмехнулся. Женщина всегда остается женщиной, даже когда на ней мужской костюм. Перчатки, шляпа – первое, что попалось на глаза Ла Валетта, не заслуживало внимания. А вот плащ вполне. Луи тонкими пальцами, словно лаская, прошелся по темному бархату, затем так же не спеша по холодному шелку подкладки. Ничего. Мгновением позже так же тщательно была исследована подкладка камзола. И… вот оно. Ухмылка заиграла на губах кардинала. Он был прав. Чтобы Мари де Шеврез путешествовала без какой-либо цели, такого просто не может быть. В подкладке плаща явно прощупывались бумаги. Письма? Записки? Неважно. Главное это то, что несомненно заслуживало внимание шпиона Ришелье.

Отредактировано Louis de La Valette (2016-03-08 20:29:06)

8

В чужих постелях Марий Эйме всегда спала чутко, как кошка, прислушиваясь к тому, что происходит вокруг нее. Жесткое ложе сельского священника не стало исключением, стоило утру постучаться в окошко, стоило ее ночному визави проснуться и встать с постели, как герцогиня проснулась. Но, проснувшись, женщина еще какое-то время лежала не шевелясь и притворяясь спящей, прежде чем осторожно приподнять голову от подушки и с любопытством взглянула на того, с кем провела эту ночь. Через несколько мгновений с герцогини слетела вся сонливость, глаза сначала загорелись изумлением, а затем искренним весельем. По невзрачному домику сельского священника в костюме Адама ходил кардинал Ла Валетт, и не просто ходил, а живо интересовался содержимым ее камзола, нарушая одну за другой заповеди божии с восхитительной легкостью.

Мари де Роган была знатной дамой по крови и авантюристкой по влечению души. Ее верность и преданность, что в любви, что в политике, были сродни верности мартовской кошки. Единственный человек, кому была верна герцогиня де Шеврез - была сама герцогиня де Шеврез. Это и определяло все ее поступки и прихоти. Определило и сейчас.

- Ваше преосвященство, как нехорошо!
Голос Мари Эйме был полон ласкового упрека, словно и не за обыскиванием собственных вещей она застала князя церкви, а за обрыванием лепестков у розы. Но она действительно не видела смысла негодовать. Луи де Ногарэ воспользовался случаем, она бы поступила точно так же. К тому же мужчина, ублаживший требовательную женщину в постели, получает небольшие права на ее признательность.
- Если вас так интересует, что там у меня, в камзоле, то попросите как следует, и я вам покажу.
Герцогиня потянулась, томно и грациозно. Серые глаза казались в утреннем полумраке зелеными, припухшие губы улыбались.

Приключение выдалось пикантным, особенно пикантным потому, что к нему оказалась примешана политика. Политику сиятельная интриганка почитала лучшей приправой к любовным похождениям. Изменять мужу может любая прачка, но только великосветская дама может это делать с небрежным изяществом, словно передвигая по шахматной доске фигуры, выстраивая их в нужную комбинацию.

9

- Мадам, - ухмыльнулся Ла Валетт, резко оборачиваясь на чарующий голос женщины, вещи которой мгновение назад он изучал с большим интересом – Вы уже проснулись? А я лелеял надежду полюбоваться на Вас спящей еще немного. – Глаза кардинала самодовольно сузились, как у кота, завидевшего миску со сметаной.

Младший сын герцога д’Эпернона ничуть не смутился. Да, его застали за весьма неблаговидным занятием. Ну и что же из этого? Такова жизнь. И если хочешь быть победителем в любой ситуации, используй все козыри, которые в твои руки вкладывает сама Судьба. А герцогиня де Шеврез - весьма яркая личность при Дворе Людовика Справедливого. Поэтому Ногаре никак бы не смог преодолеть в себе соблазн хотя бы попытаться приподнять завесу тайны, которой была окутана эта женщина, и сунуть свой любопытный кардинальский нос в ее бумаги, в наличии которых при герцогине Ла Валетт не сомневался.

- Всевышний все же не обделен чувством юмора. – Улыбнулся Луи, аккуратно возвращая камзол герцогини на место. – Вы согласны со мной, мадам? Но, думаю, Вы также согласитесь, что наше ночное приключение, которое имело место быть как раз благодаря этому юмору, не было лишено некой пикантности. И, что касаемо меня, то я не смогу забыть его еще очень долго. 
Ла Валетт не спеша, как будто был в спальне своего особняка в Париже, начал одеваться.  Движения кардинала были медлительны, но точны, словно движения тигра перед прыжком.  Женщина, которой он дарил свою ласку и свой пыл ночью, была очаровательна. И сейчас в неясном утреннем свете манила его еще сильнее. В конце концов,  мужчина и женщина всегда остаются таковыми, несмотря на то, к какой партии они принадлежат, какие политические взгляды поддерживают.
Не завершив облачения в костюм, Луи не сдержался и подошел к очаровательной интриганке.

- С чего Вы взяли, мадам, что содержимое Вашего камзола может вызвать во мне интерес?- Ла Валетт ухмыльнулся. – Однако, если там действительно есть что-то занимательное, то я с превеликим удовольствием  выслушаю Вас. – Луи скользнул взглядом по герцогине, которая, нежась в постели, своими изящными движениями напоминала кошку. – Но я полагаю, что Вы попросите что-нибудь взамен. И вряд ли это будет звезда с неба. – Ногаре бросил взгляд на маленькое окно спальни деревенского священника. - Во-первых, звезд уже не видно. А, во-вторых, мы оба знаем чего хотим. И возвышенные чувства нас интересуют меньше всего. Я прав? – Ла Валетт хитро прищурился, как будто заранее знал ответ на вопрос, которые задал очаровательной интриганке.

Отредактировано Louis de La Valette (2016-03-19 23:07:11)

10

- Возвышенные чувства, - протянула Мари Эйме, изобразив на своем лице крайнюю степень скуки. – Мне всегда было любопытно, что же представляют собой возвышенные чувства, о которых столько  говорят. Может быть, когда-нибудь я и узнаю, хотя, признаюсь вам, Ваше преосвященство, прекрасно обхожусь без этого знания.
Мысленно герцогиня поаплодировала своему ночному любовнику за правильный вопрос, молодой кардинал демонстрировал отсутствие смущения, незаурядный ум и знание света - весьма завидные качества. Ах да, еще он был весьма привлекателен при свете дня, хотя, по мнению сиятельной интриганки, если мужчина хорош в постели ночью, днем он может быть сколь угодно уродлив, с лица, как говорится, не воду пить. Хотя, хорошо, когда на любовника приятно взглянуть.

Но не стоило тратить драгоценное время на умильное лицезрение кардинала Ла Валетта, они еще встретятся при дворе, следовало подумать, и быстро, какую выгоду можно извлечь из этой встречи. Мари Эйме улыбнулась, читая в глазах Луи де Ногарэ тот же вопрос. Что они могут дать друг другу и что могут потребовать друг у друга взамен? Кардинал - доверенное лицо всемогущего Ришелье, герцогиня - подруга королевы. У герцогини есть все основания опасаться интриг Первого министра, у Ришелье есть все основания не доверять королеве, которая, помимо того, что красивая женщина и жена короля, так еще и сестра испанского государя и предмет нежных чувств герцога Бекингема. А это, знаете ли, со счетов не сбросишь. Так может быть, им помочь друг-другу? Ко взаимной выгоде?

Шеврез подтянула к себе простыню, небрежно прикрывшись.
- Звезда с неба и мне, и правда, без надобности. Но что скажете, если я предложу вам небольшой заговор? Вы предупредите меня, если Его высокопреосвященство решит предпринять что-нибудь против меня лично, я в свою очередь окажу вам почти такую же услугу. Если ее величество, моя драгоценная подруга королева замыслит что-нибудь против Его высокопреосвященства кардинала Ришелье, я дам вам знать.
Мари Эйме была дерзкой, но не безрассудной, и понимала, что рано или поздно Первый министр решит избавить королеву Франции от такой опасной подруги. Провести свои лучшие годы в каком-нибудь монастыре или крепости Шеврез совсем не хотелось.

11

- Я всегда ценил в женщинах, прежде всего, ум. – Улыбнулся Луи на слова нимфы. – Но относительно Вас, мадам, Всевышний был особо щедр, поскольку наделил Вас и умом, и красотой.

Ла Валетт не хотел придавать своим словам форму комплимента. Сейчас было не то место и не то время, чтобы сорить изысканными фразами. Да и герцогиня де Шеврез являла собой образ женщины, пресытившейся подобными комплиментами. Этим ее было не удивить и, тем более, не подкупить. Но Ногаре сказал то, что сказал. И право подруги Анны Австрийской рассудить его слова, как она посчитает нужным.
- Ваше предложение, не скрою, весьма заманчиво для меня. Маленький заговор, не лишенный пикантных подробностей, внесет разнообразие в жизнь нас обоих. И, конечно же, будет выгоден для той и для другой стороны.

Луи внимательным взглядом скользнул по простыне, которую Мари натянула на себя, как будто пытался сквозь ткань разглядеть соблазнительные изгибы тела герцогини.
- Я согласен на такой союз. К тому же, он обещает мне встречи с Вами, мадам, намного чаще, нежели это было до сегодняшнего дня.  А это ли не благо для мужчины, который не смог остаться равнодушным к Вашей красоте.

Нужно было собираться и ехать, но младший сын герцога д’Эпернона медлил, как будто что-то еще было не сделано. А, возможно, лицезрение герцогини де Шеврез, такой прекрасной, несмотря на бессонную ночь, удерживало кардинала в доме деревенского священника.
- Кстати, если уж мы подписали союз, быть может, поведаете мне, что за бумаги Вы везете. Конечно, можете не утруждать себя. Я могу и сам взглянуть на них. С Вашего позволения, разумеется.
Ла Валетт разрывался между желаниями заключить женщину в объятья и прочесть письма, которые он нащупал в подкладке камзола. С другой стороны, одно не мешало другому. Один грех  тянул за собой еще два. Но волей судьбы Луи имел власть отпускать грехи, поэтому заранее отпустил себе все.

Отредактировано Louis de La Valette (2016-03-26 15:08:33)

12

Мари Эйме быстренько прикинула, чем из писем королевы и своих личных писем, что она везла в Амьен можно пожертвовать во имя столь многообещающего союза с кардиналом Ла Валеттом. Это должно было быть что-нибудь достаточно интригующее, но, в то же время, то, что никому не навредит, особенно Анне Австрийской. Бедняжка королева так наивна, так доверчива. Было бы грешно бессовестно злоупотреблять ее добротой и доверчивостью, разве что, самую малость.
- Ну-ну, Монсеньор, вся корреспонденция отнюдь не предназначена для ваших глаз, но одно письмо я вам покажу. Надеюсь, у вас хорошая память?

Встав в с постели, волоча за собой простыню, герцогиня де Шеврез подошла к своему камзолу, чуть было не выпотрошенному святыми руками кардинала, и закончила начатое. С помощью ножа, взятого со стола, она вспорола подкладку и вынула оттуда бумаги. Отделила агнцев от козлищ, то есть дела королевы от своих личных дел, нашла нужное письмо. Во избежание ненужного любопытства со стороны шпионов кардинала Ришелье все письма должны были быть запечатаны в Амьене печатью дипломатической английской почты.

В послании брату Анна Австрийская жаловалась на холодность супруга, на притеснения со стороны кардинала и недвусмысленно намекала, насколько легче была бы ее жизнь, потеряй Первый министр свое влияние на короля. Неосторожно? Да, весьма, но и королеву можно понять! Каждый день угрозы и притеснения и никаких радостей, даже тех пресных, что обещает супружеская постель. Людовик Справедливый предпочитал обходиться словами там, где мужчины, подобные Луи де Ногарэ, умели обходиться и вовсе без слов.

Вернувшись к постели и забравшись в нее с ногами, герцогиня протянула кардиналу письмо.
- Читайте, Монсеньор. Сами понимаете, отдать письмо вам я не могу, но, думаю, Его преосвященству будет достаточно и вашего слова.
Герцогиня потерла пальцами изящные маленькие ступни и горестно вздохнула.
- Ненавижу холодные полы. Везде холодные полы, что во дворцах, что в лачугах! Я слышала, римляне прокладывали под полом трубы, по которым текла горячая вода, меня не обвинят в колдовстве, если я сделаю что-нибудь подобное в своем парижском особняке?

Отредактировано Мари де Роган де Шеврез (2016-03-28 11:31:06)

13

Луи походкой готовящегося к прыжку тигра, подтянутый, стараясь не дышать и осторожно ступая по холодному полу, на который жаловалась герцогиня, подошел к кровати и аккуратно принял из прекрасной женской руки клочок бумаги, который манил и разжигал такое греховное, но такое всепоглощающее любопытство в потомке рода д’Эпернонов.

Развернув письмо, Ла Валетт, казалось, забыл обо всем на свете, полностью погрузившись в прочтение, стараясь запомнить каждую строчку, да что там – каждую букву. Ришелье будет достаточно, как правильно заметила молодая женщина, и слова д’Эпернона. Но было необходимо, чтобы слово это в точности передавало смысл письма. В комнате все еще царил сумрак, но Ногаре не зажигал свечи. Это все заняло бы какое-то время. А в данном случае была дорога каждая минута. Мари де Шеврез так же хитра, как и прекрасна. Кто знает, что взбредет в эту очаровательную головку в следующее мгновение.
Письмо было внимательно прочитано три раза. Луи запомнил каждую строчку. Даже в голове были готовы слова, которыми он выскажет первому министру свое мнение относительно содержания послания Анны Австрийской своему брату. Ришелье будет доволен. Предупрежден, значит, вооружен. Первый министр Франции, конечно, и без того догадывался, что королева плетет за его спиной интриги. Но сейчас есть доказательства, что эти интриги направлены, прежде всего, против него самого.

- Благодарю Вас, мадам. – Ла Валетт улыбнулся герцогине, протягивая ей письмо, содержание которого весьма точно отпечаталось в его памяти. – Только ничего особо нового я там не увидел. – Луи хитрил. Но нельзя же показывать женщине, что она сделала для Вас что-то такое, за что Вы ей безмерно благодарны. Пусть считает, что мужчина принял ее услуги лишь для того, что не оскорбить ее стараний. – Все, что озвучено в этом послании, Ришелье давно и доподлинно известно. Так что, мадам, моя услуга Вам будет в разы больше. Но я не отказываюсь и непременно замолвлю перед герцогом словечко за Вас, если в коем возникнет необходимость. Даю Вам слово.

- Про римлян я тоже читал, - внезапно сменил тему Ла Валетт. Хватит говорить с этой женщиной о политике, иначе выторгует себе что-нибудь еще. А Ногаре итак обещал ей уже немало. Да и изгибы женского тела под простыней, в которую закуталась герцогиня, были так манящи, что политика уже не занимала мыслей Ла Валетта.
– И впрямь, они так холодны, - опустившись на колени перед кроватью, Ла Валетт взял в руки одну из изящных ступней очаровательной интриганки. Как говорит мэтр Шико, застудив ноги, недолго слечь с лихорадкой. – Взгляд Луи стал масляным, когда он посмотрел на молодую женщину снизу вверх. – Я не могу допустить, чтобы Вы заболели, мадам. – Губы кардинала, не оставив без внимания ни один пальчик на очаровательной ножке молодой женщины, прошлись вдоль ступни, покрывая ее поцелуями.  Но ограничиваться ногами женщины Луи не мог. В конце концов, время еще есть. А кто знает, предоставит ли жизнь еще один такой случай побыть наедине с одной из прекраснейших и манящих женщин французского Двора.

14

Взгляд, брошенный Мари Эйме на кардинала Ла Валетта, недвусмысленно одобрял служителя церкви и поощрял к большему.
Их ночь была чудесной шалостью, но ночь исчерпала себя, растаяла без следа. Утром герцогиня покинула бы этот дом, и ушла, не оглядываясь. Так же поступил бы Луи де Ла Валетт, Шеврез  в этом не сомневалась. Что ни говори, а они оба принадлежали к числу тех людей, у которых сердце молчит, пока разум не позволит ему заговорить. Мимолетные приключения, какими бы приятными они ни были, не имели над ними власти. Но у судьбы были иные планы, и вот уже утро с привкусом интриг и заговоров снова увлекло их в постель, теперь уже не двух безымянных путников, а герцогиню де Шеврез и архиепископа Тулузы. И утро оказалось ничуть не хуже ночи, а пожалуй даже и лучше, потому что глядя в глаза своего любовника Мари Эйме читала в них те же чувства, что испытывала сама. Желание, торжество, предвкушение будущих сражений двух умов и характеров, и, возможно, вот такие вот победы на двоих, когда страсть соединяет, казалось бы, несоединимое.

Да, кстати о римлянах. Как-то раз Мари Эйме держала в руках кольцо, страшно было представить, сколько ему веков, возможно его носила Мессалина или Октавия, или Агриппина. В нем соединилось серебро и золото. Солнце и луна. День и ночь. Жар и холод. Герцогиня вспомнила о нем, когда одевалась с ленивой грацией женщины, чья чувственность удовлетворена сполна. Граф Холланд ныне проиграл дважды. И в любви, и в политике. Но, как сказал бы все тот же английский граф, проиграна битва, а не война.
- Я не прощаюсь, Монсеньор.
Мари накинула плащ, заколола волосы шпильками и убрала под шляпу. Улыбка на женских губах была нежной и опасной, как ядовитый цветок.
Ла Валетт увезет на своем теле отметины ее желания, она  скрыла под воротником следы его требовательных губ. Но они быстро исчезнут. Важнее то, что невидимо глазу. Важнее, и долговечнее.

Дорога на Амьен радушно приняла двух всадников, спешащих по своим делам. В Амьене Мари Эйме ждал влюбленный в нее английский граф и тщательно расписанная политическая интрига,  к которой нынче, волей капризной красавицы присоединился еще один игрок. Риск? Риск. Но риск придавал жизни герцогини де Шеврез особую остроту, и отказываться от опасности в пользу скуки и добропорядочности она не желала. Нет, пока она молода, умна, красива, пока у нее есть влияние и друзья, она будет играть по самым высоким ставкам. Ну а дальше… о том, что будет дальше, она подумает когда-нибудь потом.

15

- Все готово, монсеньор, мы можем отправляться. – Отчитался слуга, заметив входившего в конюшню Ла Валетта.
Оливье давно служил у младшего сына герцога д’Эпернона, поэтому научился слышать и видеть то, что позволялось быть услышанным и увиденным. И становился глух и слеп, когда слышать и видеть запрещалось. Слуга, конечно же, уловил, проснувшись, женский голос, доносившийся из комнаты, где ночевал кардинал. Заметил и следы других лошадей в конюшне. Но все виденное и слышанное он навеки похоронит в своей памяти и унесет вместе с собой в могилу.

- Когда ты, наконец, перестанешь называть меня монсеньором, когда я в светском костюме? – Усмехнулся Ногарэ, надевая перчатку. – Можешь возблагодарить Всевышнего – я в прекрасном расположении духа. Поэтому не пристрелю тебя, как зайца.
Оливье лишь улыбнулся на слова кардинала. Сколько раз отпрыск рода д’Эпернонов грозился отправить его к праоцам. Но Ла Валетт был известен своим  задорным характером. Поэтому многое можно было расценивать, как шутку, но, тем не менее, не стоило увлекаться и не испытывать терпение монсеньора.

- Ваше хорошее настроение, должно быть, результат крепкого сна. Я тоже весьма хорошо отдохнул. Спал так крепко, что даже не слышал, как Вы проснулись, сударь. 
- Твоя способность к крепкому сну в нужные моменты очень ценное качество, Оливье. Наверно, поэтому я до сих пор не избавился от тебя. – Луи вскочил в седло. – Поторапливайся. Сегодня нам нужно быть в Кале. Если я не выполню поручение Его Высокопреосвященства, даже заслуги сегодняшней ночи не искупят моей вины.

Да всадника с легким сердцем покинули дом деревенского священника, давшего им приют на ночь. Еще вчера ни один из них не предполагал, что встреча, состоявшаяся в этом доме, будет столь судьбоносной. Если хорошо постараться и извлечь выгоду из этой встречи, то в политическую игру можно втянуть самых высокопоставленных и первых лиц государства. А уж младший сын герцога д’Эпернона постарается и сделает для этого все возможное и невозможное. Не потому, конечно, что это нужно для блага Франции, а хотя бы для того, чтобы жить было нескучно.

http://forumupload.ru/uploads/0017/33/5d/2/t12425.png


Вы здесь » Лилии и Шпаги » 1625 год - Преданность и предательство » Все кошки ночью серы