- Если вы так говорите, то так оно и есть, друг мой, - смиренно ответил Арамис, подходя к гиганту-мушкетеру и вставая с ним рядом. Портосу достался взгляд, полный мягкой укоризны.
«Опять вы заставляете меня лукавить»,  - говорили голубые очи несостоявшегося аббата. – «Но я вас люблю, поэтому беру на себя этот грех».
К счастью для бессмертной души Арамиса, души, о которой он так сильно заботился, ему не пришлось долго усердствовать во лжи. И хорошо, что не пришлось, поскольку мушкетер еще не исповедался и не получил отпущение иных своих прегрешений, совершенных нынче ночью. Увы, плоть слаба, а сердце мушкетера беззаветно верило в любовь.

- Прошу прощения господа, но служба превыше всего, - извинился он перед своими товарищами, и прошептал Портосу, входя вслед за ординарцем в кабинет капитана де Тревиля. – Что будем говорить, друг мой? Это зависит от того, что у нас будут спрашивать. Пока что мы будем молчать. Если господин де Тревиль в добром расположении духа, то молчим и улыбаемся, если же нет, молчим с виноватыми лицами, Портос, и молимся, чтобы гроза, погромыхав на горизонте, не обрушилась на наши головы.

Войдя в кабинет, в котором их распекали несчетное количество раз, и несчетное количество раз хвалили, кабинет, куда любой из мушкетеров мог прийти, как в исповедальню, и знал, что его примут, выслушают и помогут, Арамис поклонился капитану де Тревилю так же низко и почтительно, как поклонился бы королю. И, хотя несостоявшийся аббат был склонен в душе к лицемерию и интригам, любовным и политическим, перед этим великим человеком он искренне благоговел, разделяя обожание, которым мушкетеры окружили своего кумира. И то сказать, Арман дю Пейре спас молодого семинариста, отложившего рукоположение ради дуэли, оказав ему свое покровительство и приняв в ряды королевских мушкетеров.

В своем поклоне капитану, он был не менее искренен, чем Арамис, однако в силу размеров этого человека, приветствие вышло несколько неуклюжим, а размах руки Портоса, волохающей по полу перо своей шляпы, заставил утонченного д’Эрбле, несколько подвинуться, чтобы дать великану простор для движений. Впрочем, уже через мгновение друзья снова стояли плечом к плечу.

Сколько раз Портос бывал в этом кабинете, и всегда недоумевал, откуда у капитана столько дел, а главное столько сил и мозгов, чтобы управляться не только с оравой тех, кого он с любовью называл своими детьми, но и со всеми этими папками и кипами бумаг, что вечно лежали у него на столе? Надо будет спросить о том у Арамиса. Правда, Тома-Александр честно признавался себе в том сам, что он вряд ли что-то разберет из речей мечтателя носить сутану, поэтому, лучше о том спросить у Атоса. И желательно, когда он трезв. Ибо, когда граф де ла Фер был пьян, чтобы разобрать поток его мыслей, требовалось дойти до не меньшего опьянения. Чтобы до него дойти Портосу с его комплекцией, требовалось целое состояние. А мушкетеры не были богаты. Значит? Значит Бог с тем, что там у командира за дела. Их дело маленькое – драться, когда прикажут, а не думать. Дю Валлон скорбно вздохнул, и вздох этот вышел очень кстати. Капитан как раз начал говорить.

- Командир! – взревел было Портос, желая ответить Тревилю, но был вовремя остановлен фразой Арамиса, все еще журчавшей в его правом ухе. «Пока что мы будем молчать», - велел д’Эрбле, и рот мушкетера захлопнулся, щеки зарозовели, как у красной девицы, а взгляд больших голубых глаз виновато уперся в пол. Нет. Ему лучше молчать, а то, чего доброго, как выпалит сейчас что-нибудь ненужное, потом расхлебывать придется всем. А настроение дю Пейре он сам разобрать пока не мог. Все же удобно, когда можно что-нибудь жевать. Ешь себе и молчи, глядишь и глупостей не наворотишь. Еще раз громко вздохнув, месье дю Валлон принялся изучать узор на занавесях у дверей. Вот бы из такой материи сварганить камзол Мушкетону! Когда слуга представителен и о хозяине будут думать хорошо.

Украдкой Портос даже пощупал краешек портьеры. И что это он раньше на нее не обращал внимания? Перед носом пролетела муха, и здоровяк рефлекторно поймал ее в кулак, немедленно смутившись своего поступка. А теперь вроде и выпустить неудобно, и жужжит в пальцах занудно. Жалостливый взор устремился на Арамиса в надежде, что тот хоть как-то поможет им выкрутиться из создавшегося положения.

Отредактировано Портос (2016-02-12 14:26:22)

- Даааа, - пробасил гигант, когда Арамису потребовалось какое-то подтверждение от него, даже не вдумываясь в слова, сказанные будущим аббатом. Да и зачем? Д’Эрбле все сделает, как надо, сам, а от него только и требуется, чтобы вовремя кивать и поддакивать.
Потом Портос расстроенно и шумно выдохнул, и было непонятно, чем именно было вызвано, то ли неразумением того, что говорить дальше, то ли тем, что муху он-таки упустил. Но все в этой жизни образуется. Пока капитан обрушивал на мушкетеров свой праведный гнев, господин дю Валлон с напряжением следил за пируэтами в воздухе насекомого, готовясь его сцапать в любой момент. Чтобы не смела своим жужжанием мешать речи капитана!
Он рассеяно перевел наивный взор на свою перевязь. Не такая уж она и роскошная, но все равно чертовски приятно, что командир заметил ее, еще бы заметил аграф на плаще, и Портос был бы почти счастлив.

- Да они выскочили, как черти из ларца, сударь! И тем не менее мы не сдались, капитан! Не сдались! – запальчиво гремел великан, подняв руку к потолку, сжатую в кулак, угрожая невидимым гвардейцам и летающей вверху мухе. – Я лично уложил двоих из них и поправил третьему челюсть, а Арамис, между прочим, заколол одного из нападавших его собственной шпагой. Но их было больше в разы, - Портос не стеснялся преувеличивать. Почему другим можно, а ему нельзя? Ведь кто-то же рассказал уже королю свою версию происшествия на улочке Феру, - и когда они навалились на нас всей толпой, мы улучили момент и дали деру, а Атос… - взгляд мушкетера беспомощно заметался с лица де Тревиля, на лицо друга, - … Атос тяжело болен, - громкий голос стих почти до шепота, а глаза устремились долу. – Да к черту! – не выдержал он, не умевший врать. – Атос был так тяжело ранен, что его сочли мертвым, - неприкрытые горечь и стыд в интонациях и взгляде этого большого, но доброго человека, сменили запал, с которым он говорил. Утешало лишь то, что Гримо сообщил Мушкетону, а Мушкетон Портосу и Арамису, что его господин смог добраться до дома и теперь под его уходом и присмотром.

- Вот как было, капитан! Именно так, а ничего нас не арестовывали! Не всякий бой можно выиграть, но и победить себя, мы не позволили, - нахальное крылатое, видимо, проникшись уважением к говорящему, село на его плащ, и там и закончило свои дни, прихлопнутая ладонью дю Валлона. Ему стало гораздо легче. И от этой маленькой расправы, и от того, что не нужно было больше лукавить. Теперь, главное, не получить нагоняй от Арамиса за то, что сболтнул лишнее.

Больше всего граф де Ла Фер тревожился, что о его ране станет известно королю. А пуще того - де Тревилю. А еще пуще того - о том, как он эту рану получил. И получил, надо сказать, глупее некуда. Он то и дело возвращался мыслями к тому событию, поражаясь собственной беспечности. Конечно, все шестеро мушкетеров в тот вечер солидно заложили за воротник в кабачке. Однако Атос не считал это достаточным оправданием для того, чтобы не заметить вынырнувших из-за угла гвардейцев кардинала, которые предательски напали на них. Он даже не успел вынуть шпагу из ножен, как вражеский клинок пронзил его плечо, задев при этом грудную клетку. От резкой боли сознание графа помутилось. Он потерял равновесие. Дважды пытался подняться, и дважды падал обратно. Последним, что он увидел, перед тем как лишиться чувств, и что заставило его слабо улыбнуться, был Мушкетон, склонившийся над трупом убитого Портосом гвардейца, чтобы снять с него кошелек. Атос не раз обращал внимание, что добрейший месье дю Валлон делает вид, будто не замечает, как его ловкий и верный слуга, обшаривая врагов, сраженных его могучей рукой, пополняет его сбережения. И хотя сам Атос нуждался в деньгах гораздо больше, своему Гримо, тем не менее, подобного не позволял.
В себя он пришел все на той же улице Феру, но уже не на земле, а на постели, под пристальным уходом Гримо. Полночи Атоса бил озноб. Он ослаб, потеряв много крови, а рана болела настолько сильно, что боль эта распространялась по всему телу. Как заверял лекарь, который плотно заштопал и перевязал ее, рана, хотя и была тяжелой, все же не являлась смертельной. Это придавало графу де Ла Фер мало утешения. Уж лучше бы он умер, но остался не посрамленным. А теперь, о том, как его посреди ночи, в каком-то закоулке, недалеко от собственного дома, застали врасплох и чуть не прикончили в шакальей манере, узнают сослуживцы. Узнает де Тревиль. Узнает Людовик XIII. Какой позор... Нет. Не бывать этому.
Он разузнал у Гримо, что сталось с его друзьями. Им удалось улизнуть от гвардейцев. Но от грозных очей Жана-Армана дю Пейре им не скрыться. Красный Герцог, ведущий с Его величеством своего рода шахматную партию, в которой они оба использовали живых людей в качестве фигур, не преминет доложить королю о случившемся, чтобы выставить своих гвардейцев в как можно более выгодном свете, а мушкетеров - в как можно более невыгодном. Тут не нужно быть провидцем, чтобы понимать: де Тревиль обязательно устроит им всем хорошую выволочку. Буря неминуема. И граф де Ла Фер должен разделить ее со своими друзьями.
Дав себе время отлежаться и хоть немного восстановить силы, он, нарушая все мыслимые и немыслимые предписания, безжалостно отмахиваясь от Гримо, который едва ли не на коленях умолял своего господина не совершать этого безумства, поднялся с постели и стал собираться в резиденцию капитана королевских мушкетеров. Боль по-прежнему была ужасной, но граф старался ее пересилить. Опасаясь, что в седле его рана может раскрыться, он отправился на улицу Старой Голубятни пешком. И хотя каждый шаг был для него сущей пыткой, он шел. Медленно, но верно. И, в конце концов, добрался до особняка де Тревиля.
Его появление вызвало шум в приемной. От дежурных мушкетеров он узнал, что де Тревиль, как и предполагалось, вызывал его в свой кабинет вместе с Портосом и Арамисом, и что гнев капитана ныне сыплется на головы последних безо всякой пощады. Атос спокойно выслушал все, что ему успели рассказать, нахмурившись лишь на мгновение. А затем решительно переступил порог.

- Это я, капитан. Извините за опоздание, - край портьеры приподнялся, открывая взорам присутствовавших одетого с иголочки мужчину, чье красивое строгое лицо было бледнее, чем обычно, - Мои товарищи сообщили, что вы звали меня, - он сделал несколько твердых шагов вперед и по-военному вытянулся перед командиром, ничем не выдавая терзавшую его боль, - Я здесь, сударь. Жду ваших распоряжений.

Сказав это, Атос склонил голову перед де Тревилем, великим человеком, которого любил и уважал, как родного отца. Да тот и заменил ему отца, по сути. Атос ничуть не уступал всем остальным отпрыскам командующего королевскими мушкетерами в своей искренней и безграничной преданности ему. Он, не задумываясь ни на секунду, заслонил бы его своим телом от вражеской пули или шпаги. За него он, не мешкая, готов был броситься в самое пекло преисподней. И именно поэтому не уронить перед ним честь мундира было так важно для графа де Ла Фер.

Отредактировано Атос (2016-02-25 10:55:37)

- Атос… - дю Валлон прикусил губу, представляя каких усилий строило другу подняться с постели и прийти к капитану, прийти, чтобы поддержать своих друзей, чтобы не уронить честь мундира мушкетера. Черт побери! Осознание всего этого заставило глаза Портоса заблестеть влагой.
- Дьявол вас раздери, друг мой, стоило бы и поберечь себя, - сокрушенно выдохнул он шепотом, - Арамис, скажите хоть вы ему!

Однако перешептывание на глазах у капитана ни к чему хорошему привести не могло. Тем более, даже Портос уловил, что сейчас самый момент, чтобы закрепить у командира хорошее расположение духа. Именно теперь, когда в дверях появились физиономии их сотоварищей.
- Могу поспорить, капитан, на десять экю, что кардинал очень много чего преувеличил в своем рассказе королю, в то время, как мы перед вами честны, как едва появившиеся на свет младенцы, еще не знающие лукавства! – фигура гиганта-мушкетера никак не соответствовала представлению о новорожденных, поэтому за спиной его послышались смешки и одобрительные возгласы. – И мы готовы в любой момент доказать Его величеству, что мушкетеры короля стоят гораздо больше гвардейцев Его высокопреосвященства, и все произошедшее на улочке Феру было недоразумением, - Портос говорил, а Тревиль тряс руку графа де ла Фер. Увидев бледность старшего друга, дю Валлон едва не закричал в один голос с дю Пейре, но только тот требовал к себе лекаря, а Портосу едва не проорал имя Гримо. Поскольку именно слуга смог выходить своего господина. И, сделав это один раз, непременно должен повторить свой подвиг.

Однако Атос покачнулся, и вместо того, чтобы закричать, Портос придвинулся к нему ближе, так, чтобы не дать тому упасть.
- Капитан, ему просто нужен воздух, у вас тут душно так, что даже мухи вон падают, - многозначительно проговорил мушкетер, вспомнив о своей недавней жертве.

Больших усилий стоило Атосу не вскрикнуть, когда де Тревиль резко схватил его за руку. Еще больших - чтобы не застонать, когда тот начал эту руку трясти. Граф де Ла Фер понимал чувства эмоционального и благородного капитана, однако не удержался от того, чтобы не отпустить мысленно на его счет несколько непристойных выражений. Мужчина старался ничем не показывать той жуткой боли, которую он сейчас испытывал, но, и без того белее полотна, побледнел еще сильнее, хотя, казалось бы, дальше уже некуда. Веки его чуть прикрылись. В глазах помутилось. Почти как тогда, в ту злосчастную ночь на улице Феру.
Атос почувствовал, что почва уходит у него из-под ног, и покачнулся. Но не упал. Портос с Арамисом молниеносно оказались позади своего товарища, подперев его спину своими плечами.

- Благодарю, господа, - шевельнул губами Атос, надеясь, что капитан королевских мушкетеров не расслышит его слов.

Болезненно гордый, граф де Ла Фер не переносил, когда кто-то становился свидетелем его слабости. Особенно, если этим кем-то являлся Жан-Арман дю Пейре. Хорошо хоть не придется стыдиться за недавнее поражение, которое им подло нанесли гвардейцы Его высокопреосвященства. Арамис и Портос, один ловкостью, другой напором, более чем достойно защищали их репутацию, лишний раз подтверждая, что они не зря носят плащ мушкетера. Впрочем, уже идя сюда, в особняк де Тревиля, Атос знал, что его друзья сделают все от них зависящее, чтобы отстоять их честь. Эти люди и не были бы его друзьями, если бы он позволил себе хоть на секунду усомниться в них.
Едва уловимая тень улыбки скользнула по лицу графа, когда до его слуха долетели слова дю Валлона. Красноречие, которое обычно было не свойственно гиганту, и с которым он теперь ораторствовал перед командиром, лишний раз доказывало, что в решающие моменты каждый из них костьми ляжет, но не даст опозорить ни себя, ни своих товарищей.
Немного придя в себя, он чуть отстранился от обоих мушкетеров, чтобы держаться на ногах самостоятельно, безо всякой помощи.

- Не надо лекаря, - твердо проговорил он, посмотрев де Тревилю в глаза, - Я здоров, капитан. И вечером буду у вас вместе с моими друзьями.

Атос еще раз наклонил голову перед командиром. Арамис и Портос последовали его примеру.

Отредактировано Атос (2016-03-12 18:43:12)